ВЕСЕЛКА

В первой половине ХХ века в Большом театре блистали два замечательных баса - Александр Степанович Пирогов и Марк Осипович Рейзен. Певцов берегли, и, чтобы их не перегружать, ставили работать по очереди. Например, утром в "Фаусте" пел один, а вечером в "Евгении Онегине" - другой.

Однажды случилось так, что Пирогов заболел, и Рейзену пришлось петь и утром, и вечером. В "Фаусте" после арии Мефистофеля по задумке режиссёра на площади происходил взрыв. Рабочий сцены опускал сценический люк, на котором стоял артист, и потом оттуда шёл пар. Мефистофель исчезал на глазах изумлённой публики.

На утреннем спектакле человек, который включал рубильник, видимо похмелившись после вчерашнего, заснул, и люк не провалился. Рейзен допел арию, взмахнул шпагой, немного постоял и просто убежал за кулисы балетными па. Зрители подумали, что так и должно быть.

Механика, конечно, поискали, но так и не нашли. К тому же ему всё равно ничего бы не сделали, как представителю трудового народа, гегемона страны Советов.

Вечером Рейзен вышел уже в "Евгении Онегине" исполнять партию Гремина. На сцене генерал сидел в кресле и пел:

- Любви все возрасты покорны...

Дальше звучала музыка: "Пум... пум... пум...". И это напоминало финал арии Мефистофеля. Услышав знакомое, рабочий, сидевший под сценой, рванул рубильник. Взрыв! И важный генерал вместе с креслом провалился вниз.

Марк Осипович в негодовании выматерился, дал по морде механику. Тот, увидев перед собой не Мефистофеля, а генерала, вновь рванул на себя рубильник. Оркестр от неожиданности замолк. Вдруг кресло снова вынырнуло на сцену, и Гремин как ни в чём не бывало продолжил:

- Её порывы благотворны...

Потрясённый спецэффектом, зал разразился бурными аплодисментами.